Раскрыть людям себя и скрыть художника - вот к чему стремитья исскуство (Оскар Уайлд)
Она так хотела летать… ощутить на себе легкость ветра и пение звезд. (Вы, что, никогда не слышали как поют звезды? Вы много упустили, скажу я вам. Хотя услышать это не каждый может). Взлететь в небо, и больше никогда не опускаться на землю… гоняться за ветром и пить воздух через соломинку. Сидеть на облаках и болтать ногами от счастья. Радоваться солнцу и просто быть счастливой.
Она не хотела жить здесь, на земле. Потому что она не такая как люди. Она попросту не может понять их. А они ее. Не хочет жить по их правилам. И не хочет понимать. Отказывается. Хотя совсем не давно чуть не стала такой как они. Низкой, способной на предательство и подлость, хотя по ее словам, она вполне способна на это. Спасибо родителям, помогли, образумили. Хотя кое-какая привычка осталась. Не привычка, так, желание выкурить сигаретку, после каждой истерики. А истерик у нее много. Особенно сейчас. И все больше смотрит в небо, надеясь, что ее зов услышат и заберут. Не может она больше жить среди людей, таких жестоких, лицемерных и алчных. Не может и не хочет. Все больше по ночам ее мучил вопрос, зачем она родилась здесь? Не может она здесь жить. И никто не в состоянии помочь ей. Все, что она пишет, родные называют чушью. Все, что дорого ей подвергается критике. Когда же это, наконец, кончиться?!
Девушка привычно смахнула слезу, проложившую дорожку по щеке, и взглянула в окно. Ночь. И ничего более
Она не хотела жить здесь, на земле. Потому что она не такая как люди. Она попросту не может понять их. А они ее. Не хочет жить по их правилам. И не хочет понимать. Отказывается. Хотя совсем не давно чуть не стала такой как они. Низкой, способной на предательство и подлость, хотя по ее словам, она вполне способна на это. Спасибо родителям, помогли, образумили. Хотя кое-какая привычка осталась. Не привычка, так, желание выкурить сигаретку, после каждой истерики. А истерик у нее много. Особенно сейчас. И все больше смотрит в небо, надеясь, что ее зов услышат и заберут. Не может она больше жить среди людей, таких жестоких, лицемерных и алчных. Не может и не хочет. Все больше по ночам ее мучил вопрос, зачем она родилась здесь? Не может она здесь жить. И никто не в состоянии помочь ей. Все, что она пишет, родные называют чушью. Все, что дорого ей подвергается критике. Когда же это, наконец, кончиться?!
Девушка привычно смахнула слезу, проложившую дорожку по щеке, и взглянула в окно. Ночь. И ничего более